Чтение: Александр Демченко. «Двое у мольберта (Альберта)»

ЕЕ ГОЛОС. Не, ну если мужик красивый да еще и при деньгах, то можно.

ОН. Ну ладно я, я тебе никто, а муж?

ЕЕ ГОЛОС. Моралист проснулся. Ты, Антон, меня извел. Могли бы поговорить без этого маскарада. Ослепительная игра. В тебе умер Гамлет.

ОН. Во мне сейчас умер Мурчик. Скажи, а ты всех своих мужиков называешь мурчиками? Я просто думал, что я один такой.

ЕЕ ГОЛОС. Такой дурак один.

Пауза.

Там все счастливые билетики?

ОН. Их там нет, совенок.

ЕЕ ГОЛОС. Тогда зачем собираешь?

ОН. Память о тебе. Я на этих билетиках к тебе в гости ездил.

Пауза.

ОНА. Совенок. Мурчик. Развели зоопарк… Антон, у меня после тебя лет пять никого не было. Только Есенин и шансон: непорочные связи с микрофоном в караоке. Даже картин не писала. Все забрал из меня. А тот Мурчик…

ОН. Муж…

ОНА. Вова. Лифтер он. Хороший мужик.

ОН. Хе, лифтер… Для тебя это какое-то моральное падение. С лифтером да еще и в Питере. Интеллигенция.

Пауза.

ОН. Только не вы в Питере живете, а Питер в вас. Ты хороша: «Я из Питера, всю жизнь там». Курск — город воинской славы! Кофе из ларька, блатняк в кабаках, а с утра похмеляться в Макдаке! В Питере она живет… Копенгаген. Женева…. Брехло.

ЕЕ ГОЛОС. В Макдональдс не наливают.

ОН. А когда тебя это останавливало? Чекушку с собой, гуляет курская душа.

ЕЕ ГОЛОС. Так вместе же гуляли.

ОН. Да, вместе…

ЕЕ ГОЛОС. Ты, я и еще сорок твоих баб. Писателем себя возомнил, искал вдохновение. Графоман. Читаешь, а у тебя там про какого-нибудь писателя и про сто его телок. Банальщина.

ОН. Не то читала. Не было никаких баб.

ЕЕ ГОЛОС. Соглашусь: никак и никакуших не было. У тебя все расписные кобылы. Журналистишка.

Пауза. Он берет в руки коробку, достает из нее автобусные билетики.

ЕЕ ГОЛОС. Не, ну это необычно как-то: натурщик одет, а ты раздета.

ОН. Откажись.

Она вышла из ванной, садится на кровать.

А лифтер… Ну лифтер и лифтер. Картин не пишет, зато в доме порядок, все работает и свет не моргает.

ОН. Я починю.

ОНА. Ха-ха-ха! Починит! Помню, как ты кран чинил! Воды по щиколотку!

ОН. Но сделал же! Сделал! Не я ж ногой воду включал!

ОНА (ложится на пол, задирает ногу). Так переключать удобнее! Лежишь в ванной и тыцаешь (поднимается)!

ОН. Лень жопу поднять!

ОНА. Дело не во мне, а в кранах! Я б сняла квартиру с нормальными кранами!

ОН. И вновь лень жопу поднять! Картины, художница! А мне по городу хату ищи!

ОНА (лезет под кровать). Да, художница! (достает картину). Не пил бы — остались в общаге!

ОН. Да если б не погнали, ты б в ванной ног не задрала! Общий душ — сто душ!

ОНА. Да нашла б нормального с хатой и задрала!

ОН. С твоим лицом только нормальных искать! Лифтеров! Девочка, худграф, забитая!

ОНА. Спасибо, раскрепостил!

ОН. Не за что! А картина — так себе!

ОНА. Ага-ага, поговори!

ОН. В ней реально нет жизни! А все потому, то в тебе ее нет!

ОНА. Заткнись!

ОН. Смотришь на полотно и все мертвое! Это все умерло внутри тебя, так и не успев родиться! Все отправлено трупным ядом!

ОНА. Антон, хватит! (бросается на нее, он ее отталкивает).

ОН. Ты давно не живешь сама! Заражаешь окружающих! Какой ты, блять, художник если твоя картина убивает?!

Она задыхается, вновь использует аэрозольный балончик.

Пауза.

ОНА. Ты меня на это подписал. Я с тобой так стала работать. Что ты знаешь о жизни, если ты — ходячая смерть? Любая жизнь рядом с тобой тухнет.

Она идет в ванную комнату, умывается, возвращается обратно.

И не трогай Вову. Он хоть мужчина. Чувствует меня. «Ты — море в штиль, твои волосы — музыка осени, а глаза — майский снег»…

ОН. Да это ж мои стихи! Я писал!

ОНА. Угу, ну как же! Косорукий писарчук! Дочь-ночь рифмуешь!

ОН. Я клянусь! Мои стихи! «Ты — море в штиль, твои волосы — музыка осени,  а глаза — майский снег. Когда-нибудь ты станешь взрослой. Обязательно станешь».

Пауза.