Интервьюер Андрей Ванденко: «Сначала ты человек, а потом журналист»

К концу года принято подводить итоги. Команда СБЕРа решила начать уже сейчас. Журналисты «Морса» побывали Воронеже на public talk с участием председателя Центрально-Черноземного банка Сбербанка Наталии Цайтлер. Обсудили развитие банковской инфраструктуры в Черноземье и цифровую трансформацию регионов. Для модерации этой встречи специально пригласили Андрея Ванденко, автора проекта ИА «ТАСС» «Первые лица регионов». Среди его работ — известная программа «20 вопросов Владимиру Путину».

После встречи журналистам удалось задать вопросы и самому мастеру интервью. Самые интересные ответы публикуем прямой речью.

Мои беседы — это не интервью на злобу дня. Моя задача — сделать портрет, а значит, это обстоятельный разговор о жизни, о философии, о биографии.

Мне 64 года. Из них 42 года я занимаюсь журналистикой и, страшно сказать, 34 года я делал одно и то же — это брал интервью. Я общался практически со всеми людьми, которых мы видим в телевизоре.

Не должно быть ощущения, что я пришел к великому спикеру, забрался к нему на Олимп и теперь стою, обжигаемый лучами этого яркого солнца. И колени не должны дрожать, от того, что человек написал гениальную книгу или выпустил фильм, который получил Оскар. Да, это большой человек, я его уважаю и проявляю к нему интерес, но мы на равных.

Прежде чем делать интервью, надо понять, интересно ли тебе вообще общаться с людьми. Любить людей — не обязательно, и многие журналисты, кстати, их не любят. Но если тебе неинтересны люди, ты или уходи из профессии, или меняй жанр — переписывай пресс-релизы, пиши заметки, готовь репортажи. Основа интервью — это интерес к людям.

Недавно ехал в Воронеж из Москвы на машине, рассчитывал, что все пять часов дороги буду работать, потому что мне нужно было срочно сдать текст. И вдруг водитель что-то начал мне рассказывать, а я стал его слушать. Мне не важен статус, важен человек. У него есть, что рассказать, а я готов его послушать, понимаете? Если он интересен, если у него есть история, если есть биография, если он умеет внятно по-русски артикулировать, я буду слушать! Даже если не буду делать с ним интервью.

Приходить неподготовленным на интервью — значит, не уважать ни человека, к которому ты идешь, ни себя, ни издание, которое представляешь. Если мне предлагают пойти на интервью через полчаса, я всегда отказываюсь. Информационное интервью можно сделать «с колес», но это не мой жанр.

Я общаюсь с известными людьми, которые до меня уже тысячу раз давали интервью. Они уже знают, что надо говорить, и «включают свою пластинку», которая может крутиться без участия моих вопросов. А моя задача — сбить человека с этой пластинки, задав вопрос, которого он не ждет. Вопрос не должен быть откровенным и безбашенным, но он должен быть нестандартным.

Я много раз общался с Абдуловым. Он дал мне интервью хорошее, которое называется «Хочу получить лицензию на отстрел журналистов». Он не скрывал, что не очень любит журналистов, и я его понимаю. Однажды одна молодая журналистка спросила его, почему он хочет стать актером. Но об этом написано уже сотни раз, неужели нельзя было прочитать об этом, когда девушка готовилась к интервью! Я такое стараюсь избегать.

Дилетантские вопросы по незнанию я стараюсь не задавать. Я задаю дурацкие вопросы осознанно.

Задавать приятные вопросы не входит в обязанности журналиста. Для этого есть другие люди.

Во время интервью нужно уметь делать паузы. Часто бывает, что известный человек приготовил шаблонный ответ на «общественный» вопрос. Но после его ответа я буду продолжать смотреть ему в глаза. Он молчит, я молчу. Он думает дальше. Если он начнет снова говорить, скорее всего, скажет то, что ближе к правде, к его истинному отношению к ситуации. И уже к третьему абзацу его ответ будет уже результатом его нынешнего состояния и отношения, а не просто домашней заготовкой, который он выдал, чтобы журналист отстал. Правда, часто журналистам не хватает опыта и времени, чтобы такие паузы выдерживать.

Тексты я визирую всегда. Это всегда болезненно, потому что при визировании всегда уходит что-то важное, иногда — самое важное. Но есть внутренняя этика журналиста: если человек отвечает на мои вопросы, он имеет право увидеть, как эти ответы выглядят.

У меня есть шкаф, в котором лежат не завизированные интервью: либо я не смог человека убедить подписать текст, либо меня самого не устраивает результат. Вот, например, человек говорит: «Я с тобой что-то расслабился, лишнего взболтнул, ты убери вот этот фрагмент…». Он, конечно, должен понимать, что я не на чай пришел, а на интервью с диктофоном. Если убрать важный кусок, то вся картина может измениться. Если в результате много вырезано, я убираю из текста свою фамилию, потому что не готов подписываться под этим.

Визирование — это гораздо более кровопролитная история, чем процесс разговора.

Если со стороны героя начинается цензура и чрезмерная бдительность, я буду с ним спорить и отстаивать текст. Но если я могу своим интервью подставить человека, и если меня убедят его аргументы, я могу купировать что-то в тексте. Для меня принципиально важно оставаться человеком. Сначала ты человек, а потом журналист.